Шнур для Радио Свобода… Зачем паника? Паника не продуктивная …

Совершенно случайно наткнулся на интервью Шнура для Радио Свобода.
Слушал прямо в запой…
Многие вещи абсолютно в точку.

«Зачем паника? … Паника не продуктивная херня…» (понятно что Шнур выражается куда жестче, поэтому буду заменять некоторые слова более мягкими, хотя сами понимаете, из песни слов не выкинешь)

В общем дальше будут цитаты, которые я наверно буду использовать в своих текстах. Если конечно не вылетит из головы.

Ш. – Причём здесь курс???

Ж. – Ну уровень жизни падает стремительно…

Ш. – Ну я бы не сказал что стремительно…

Ш. – Меня скорее интересует другой вопрос, за что люди получают зарплату???

Ж. – В смысле никто ничего не делает?

Ш. – По большому счёту нет… Где продукты их делания? Я не вижу…

Ш. – Силовикам есть чем заняться, окромя моих двух тысяч… (о законе про мат)

Ш. – Я очень не люблю стаи сами по себе. Стая это не свобода. А я за свою личную свободу. Мнехочется находится в состоянии выбора. Когда я выбор уже сделал, я не могу находится в состоянии выбора.

Ш. – Я бы не пошёл на политическое шоу. Потому что это не предполагает выбора, ты становишься заложником этой ситуации. Истина, она где-то не там… где-то не там где политическое шоу…

Ж. – А вообще телевизор смотришь? Случается с тобой такое?

Ш. – У меня нет 8 лет уже телевизора. В гостинице раньше смотрел, но года два уже не смотрю. Потому что как-то попал я на программу, по моему «Пусть говорят» и охренел. И что-то мне как-то перехотелось вообще смотреть. Причем, так вот, на улицу выходишь, и не думаешь что настолько всё жутко. А в телевизоре складывается такое ощущение что ты живёшь в стране идиотов. На улице такого нет. Жизнь правдивее, чем телевизор.

Ж. – Ты на какой-то пьянке, помню, сказал, что на российском телевидении приличных людей нет. Вообще ни одного человека, что ли, нет?

Ш. – Не только на российском. И в американском телевизоре. В телевизоре вообще людей нет. В телевизоре – идиоты. Это формат такой.

Ж. – Я знаю приличных парней, которые работают на CNN и на BBC. Делают прекрасные репортажи. И вообще большое дело делают.

Ш. – Не знаю, телевизор, по-моему, штука неприличная. Поэтому говорить о приличных людях в этой штуке как-то странно.

Ж. – Тогда про интернет давай поговорим. Там сейчас гуляет видео, сделанное в 2012 году, где тебе во время концерта из зала кто-то дает украинский флаг. Ты флаг берешь и очень аккуратно говоришь, что живешь в другой стране. Сейчас бы как поступил, если бы украинский флаг дали?

Ш. – Я по-прежнему живу в России, в другой стране. У меня ничего не изменилось. Фестиваль этот проходил в Будапеште, в другом государстве. Мне дают флаг третьей страны. Почему я – представитель России – должен размахивать чужим флагом? Мне не очень это понятно. Я болею за “Зенит”. Если мне дают флаг другой команды, я не буду им махать.

Ж. – А если бы протянули тебе флаг Новороссии?

Ш. – Я из другой страны. По-моему, исчерпывающий ответ.

Ж. – Есть люди, которые хотят, чтобы восток Украины являлся частью России.

Ш. – Если бы я жил в ДНР и так считал, то я, может, и махал бы флагом ДНР. Но я живу в России. И у меня есть один флаг.

Ж. – Если бы протянули радужный флаг?

Ш. – Это тоже не моя история.

Ж. – Но ты же можешь поддержать (или не поддержать) людей, которые сейчас считают себя униженными и оскорбленными в России?

Ш. – Флаг – это иная история. Поддержать ты можешь чем угодно.

Ж. – Нет, если я поднимаю радужный флаг – это не означает, что я гей. Это означает, что поддерживаю права геев.

Ш. – Это твое дело. Я же машу только флагом, за который я отвечаю. А отвечаю я за флаг России. Потому что я являюсь гражданином России. Вот я им и машу. Флаг – это флаг. Это символ, который ты поднимаешь над собой. Поднимаешь и говоришь: “Я – это оно”.

Ж. – Тебе это (про Украину, Порошенко и ситуацию в Украине) не нужно, понятно, но позиция-то у тебя по этому конфликту все равно есть. Есть?

Ш. – Есть. И эта позиция очень простая: и это тоже пройдет, это не навсегда, эти люди не навсегда, конфликт не навсегда, все это [задумывается]… Если на каждую такую штуку обращать внимание… Мне 42 года. Я жил в другой стране – с другими деньгами, с другими ценностями, и если бы я искренне верил во всю ту херню, про которую мне каждый раз говорили, я бы сошел с ума. Почему я сейчас должен относиться к тому, что говорится, всерьез? Я знаю, что надо держаться подальше от всей этой херни.

Ж. – И кто же так гулял-то? Кто самый безумный? Нефтяники? Силовики? Строители? Газовщики?

Ш. – Строители. Это самые оторванные ребята, конечно. Они помнят, как танцевать вприсядку, они помнят, как пить с локтя, это наши люди.

Ж. – Как ты относишься к уничтожению запрещенных продуктов? Видел же наверняка эти картинки – бульдозеры давят персики, сыр тлеет в крематориях…

Ш. – Видел. Это очень все странно. Я еще помню советское телевидение, по которому показывали мощнейшие репортажи о том, как продукцию произвели. А теперь показывают мощнейшие репортажи о том, как ее уничтожают. *****, что- то поменялось, но масштаб остался тот же.

Ж. – Сергей, а помнишь, как ты однажды на каком-то телешоу член показал в прямом эфире?

Ш. – Да, это было очень давно. Начало 2000-х.

​Ж. – Как думаешь, наступит такое время когда-нибудь еще в России, когда, во-первых, мы снова узнаем, что такое прямой эфир, а, во-вторых, когда ты в этом эфире покажешь член, в котором смысла и правды в миллион раз больше, чем в том, что сегодня по телевизору показывают? Или теперь, если мы говорим о члене (в широком смысле, конечно), то возможна только реклама таблеток от импотенции?

Ш. – Да они тут не очень рифмуются. Это просто таблетки, не очень даже понимаю от чего. Если я пойму, что настал тот самый момент, когда все аргументы исчерпаны и нужно доставать член, тогда почему нет? Думаю, что да. Но сейчас это не взбодрит. Сейчас не время ***.

Ж. – А время чего сейчас? Какого органа, если не ***?

Ш. – Жопы. Сейчас время жопы, конечно.

Ж. – Чувствуешь ту драматическую разницу между Москвой и Петербургом, о которой так любили некоторое время назад поговорить жители этих городов? Вот этот вечный спор Москвы и Питера хоть сколько-нибудь актуален еще?

Ш. – Мне кажется, что он себя полностью исчерпал.

Ж. – Жизни не осталось ни там, ни там? Она где-то зависла в несущемся “Сапсане”?

Ш. – Петербург превратился в такой же мегаполис. Дух города, захлебываясь, умирает. Эти два города стали похожи. Петербург провинциальнее… Ни о каких двух столицах речь идти не может больше. Но я родился здесь, я живу здесь, уезжать никуда не собираюсь, Петербург – это моя родина.